LETÍCIA CAMPIÑA | ЛЕТИСИЯ КАМПИНЬЯ, 24 y.o.
» каталонка » хиромантия, шестое чувство » индиго »

   
caitlin stasey
У Летисии куча, кипа платьев других эпох, далёких — далёких страшно — в тяжёлых дубовых шкафах: с длинными и шуршащими слоями пышных юбок, тугими корсетами, вытачивающими стан — куда уж тоньше! — и дорогой вышивкой бисером и цветными кристаллами, на которые она спускает всё, что зарабатывает. Ворожее с выразительными бровями могут платить на удивление много, если ты развлекаешь тех, кто может купить каждый твой орган, каждую косточку, проводишь часы, склонившись над потрёпанными таро и потускневшим хрустальным шаром в фешенебельном отеле. И она рада бы это своё положение изменить — ей уже двадцать четыре, и дурачиться пора перестать — но она так сильно хочет помочь, помогать людям, пускай те не верят и не хотят — как не верили троянцы Фебовой служительнице, принимают её слова — страшные, роковые — за фарс, пустую шутку — пытаться она не прекратит. Она одержима — опыт человеческий вливается в неё через каждое прикосновение, через каждое касание — линии судьбы предначертанной, линии жизни, данной свыше, пульсируют, бьются под самыми подушечками пальцев, призывают её всё исправить и исправлять, однако всё, что она действительно может — это лишь видеть, всматриваться и… внимать. Она прячется за слоями шифона, расшитыми камнями лифами, она прячется в своём шкафу, ведь мир этот слишком огромен для неё, впечатлительной чужестранки, и грязи в нём год за годом становится только больше: люди ничему так и не научились, сколько не прощай их за «не ведают, что творят».

SEBASTIAN REED | СЕБАСТИАН РИД, 22 y.o.
» американец » исцеление » индиго »

   
evan peters
Серия синяков чуть выше локтя: два — уже пожелтевшие, заживающие, еще три — чернильно-фиолетовые, отзывающиеся болью (не задеть бы!); дактилоскопическая экспертиза прямо на тонкой фарфоровой коже — не лучшая благодарность за вылеченный цирроз печени. Выросшему в тепличных условиях не мужчине ещё — мальчику — несладко приходится в большом враждебном мире, когда невидимая рука безжалостно ломает его, Себа, привычный жизненный уклад: печать, подпись и «Твои родители банкроты, юноша», пошёл вон отсюда — выход прямо по коридору. За захлопнувшейся дверью осталось слишком многое: и приторно-ванильная — до скрипа на зубах — семья, и мечты о карьере врача, и ежедневный утренний кофе со свежими круассанами; светлое будущее стыдливо сжалось до размеров уличного фонаря, что поливает мутной желтизной кусочек асфальта возле ночлежки.
Он разбит и разочарован — неосознанные попытки показать человечеству, как оно выглядит со стороны — мальчик стремительно дурнеет, впитывает чужой негатив, как губка, пока хрупкая изнеженная душа его умирает от асфиксии, покорёженная, расцарапанная, вывернутая наизнанку. За ним всегда стая бродячих собак — с каждым днём всё больше и больше, ведь даже в собаках осталось больше человеческого, чем в людях, которых — теперь он точно знает — есть за что ненавидеть. И тот самый ужасный, и мерзкий, и озлобленный, кого Рид ненавидит и презирает больше всего — это он сам, превратившийся в чёрт знает кого, но в глубине души всё еще наивный, верящий и надеющийся.

ELÍN FITZGERALD | ЭЛИН ФИЦДЖЕРАЛЬД, 28 y.o.
» исландка » кровомантия » индиго »

   
amanda seyfried
Сила может покориться вере, могущество — религии. И это — жизнь Элин Фицжеральд.
Появившись в набожной семье, Элин, тихая, скованная, всегда мечтала освободиться, улететь так далеко, как только можно, туда, где она не услышит ни молитв, ни песнопений, туда, где она не увидит ни опостылевших образов, ни уродливых библий о той вере, которая ей была противна. Прочь из тумана, в котором нет будущего, в котором проще задохнуться.
И она, полная силы, которая копилась внутри, вырвалась, бросившись с открытой душой в послевоенный мир. Но нет ничего больнее для вольной птицы, чем попасть вновь в клетку, но Элин смогла, и сделала это добровольно. Стоил ли побег из дома того, чтобы, затерявшись в серой толпе и череде больших городов, найти себя в новой, иной религии. Стоило ли избавление от навязанной веры того, чтобы полученная свобода была обменена на новые идеалы, больше похожие на маски в отражении кривых зеркал? Но Элин не задаёт себе этих вопросов, она лишь следует своей новой религии усердно, найдя в новых богах то, чего так страстно желала.
Стоит лишь пожелать, и она может создать для христиан нового Иисуса, стоит лишь захотеть — и раны неверного вскроются как наказание за отступничество. Человечеству крупно повезло, что Элин держит себя в рамках своей новой религии. Несчастны лишь те, кто, по её мнению, поступает плохо.
Молчаливо взывая к своим богам, она всё же преклонила колени перед богиней Справедливости. Не отступая от своей веры, она пошла путём надежды. Надежды в светлое будущее, полное мира и благополучия.

FABIAN MEYER | ФАБИАН МЕЙЕР, 28 y.o.
» швейцарец » создание вакуума » индиго »

   
daniel sharman
Люди глупы по определению, и это первое, что можно услышать от Фабиана, если, конечно, он сочтёт, что собеседник его достоин.
Окутывая себя мраком, он и сам стал им. Он стал тяжестью, порождённой тьмой. В таких условиях произрастают лишь едкие шуточки, широкая, чуть сумасшедшая улыбка, обращающаяся в сардоническую при первой возможности, и горящие неудержимой насмешкой над миром глаза. Кажется, он весь сочится ядом, одно прикосновение, и вот он, конец собственной жизни от отравления неизвестным веществом. Но это лишь всеуничтожающее чувство юмора, лишь желание остаться один на один с самим собой. Фабиану никто не нужен.
Он не спит в обнимку с бурбоном. Царство Морфея — не тот мир, который так часто стремится его принять, но вот мир алкоголя радушен и приветлив. Ночью просыпаются кошмары, и Фабиан – самый большой ночной кошмар. Он готов уничтожить всё, что потревожит его, не размениваясь даже на столь привычные днём язвительные шуточки. Он становится безэмоциональной тенью, не принимающей в своё царство никого и ничего. Фабиану просто никто не нужен.
Всем известно, что во тьме спрятаться лучше всего. Так действительно ли Фабиану Мейеру никто не нужен? Чтобы выяснить ответ на этот вопрос, нужно расстаться со своей свободой и затворничеством. Но вот к этому-то он как раз точно не готов.

DIANA CONSTANTIN | ДИАНА КОНСТАНТИН, 24 y.o.
» румынка » био щит » индиго »

   
emma greenwell
Дикая, стихийная, Диана, словно вспышка света в кромешной тьме, ворвалась однажды в узкие коридоры улиц и не пожелала возвращаться в жизнь «славных и милых» домашних девочек. Разменяла каблуки и юбки на кеды и драные джинсы, но она честно считает это лучшим, что могло случиться с ней в жизни.
Доверив своё воспитание свободной тесноте высоток румынских городов, она и стала кем-то соответствующим. Драк на заднем дворе школы не пересчитать, синяков и ссадин Диана повидала больше, чем кто-либо из парней её возраста, и несколько шрамов тому — прямое доказательство.
Она делала то, что хотела, всегда. Она говорила, что хотела, но, как правило, молчала, пытаясь уходить от бессмысленных конфликтов. Но вновь и вновь, будто движение по замкнутому кругу, правда, высказанная в лучших традициях острого язычка юной хулиганки и оторвы, оказывалась спичкой, брошенной в газ – очередная драка. И что только с ней не пытались делать: закрытые школы, суровое воспитание — всё было бесполезно. Чем сильнее закручивали гайки, тем больше Диана стремилась на свободу.
Прямолинейная лобовая атака, будь то кулаки или шутки, разницы нет, — вот основной принцип жизни Дианы. И даже если мир рухнет, небоскрёбы взорвутся или даже Ад разверзнется — она останется такой, какая есть. Она будет драться до конца, на сколько хватит сил, на сколько хватит самой жизни.
Готовая к бою в режиме 24/7, она примет его. И сейчас наступает эпоха, когда именно для этого качества самое время.

CHRISTOPHER QUILL | КРИСТОФЕР КВИЛЛ, 21 y.o.
» канадец » файерболл » индиго »

   
grant gustin
Слава ослепляет, деформирует, закрывает глаза на очевидное. И вот Кристофер, исковерканный в свете чужой славы, принадлежащей ему лишь по крови, но не по призванию, не знает ничего иного. Она — его гордость, его достояние, его награда. Он демонстрирует её с такой гордостью: «Смотрите же, вот он я и не моя заслуга». Свет чужой славы, отражаясь от кривого зеркала сознания Кристофера, искажает и его личность.
Кривые зеркала созданы для того, чтобы смеяться над отражениями.
Зеркала созданы для того, чтобы однажды их разбить.
И вот в жизни Кристофера появился человек, который не побоялся объявить о том, что «Король-то голый!» Он ткнул его в этот факт носом грубо, с вызовом, без боязни. И, что странно, это начало давать свои плоды. Яблочко от яблони недалеко падает, не правда ли?
То же рассудил и Кристофер, решивший, что от фамильного древа его яблоку просто суждено упасть максимально близко, и, раз уж на то пошло, он-то как раз — самый примечательный плод. И уж если быть совсем откровенным, то и талантов у него — не счесть. Смотреть же правде в глаза он упорно отказывался, ведь правда — удел скучных и суховатых в своём снобизме людей, а он — птица высокого полёта, и полёт этот выше условностей и реалий.
Поиск своих талантов — пусть болезненный и печальный, но разве высокое самомнение не сделает этот пусть ярким и незабываемым?
Да и того, что сам Кристофер может оказаться прославленнее своих родственников ещё никто не отменял. Ведь он только начал, и возможностей — не счесть.